Начинай со своего дома - Екатерина Береславцева

– Иди быстрее к Ксюхе, пусть она тебе инструктаж прочтет! – подтолкнула меня Наташа. – И вопросы возьми у нее. У них же там стандартные заготовки, так что не дрейфь, коллега, все у тебя получится по высшему разряду!

– Ага, – приободрилась я и побежала к Ксеньке.

Ксенька была удивлена не меньше моего.

– Интуиция, говоришь? – задумчиво повторила она. – Что ж, такой человек, как Серебряков, имеет право на капризы. Ладно, подруга, слушай меня внимательно и запоминай. А лучше запиши…

Глава 5

И вот ровно через два часа, взмокшая и голодная, с тяжелым фотоаппаратом на плече, я переминалась с ноги на ногу возле стеклянной стойки на проходной.

– Андрей Михайлович сейчас спустится, подождите, – прокричал мне через окошко глуховатый вахтер минут пятнадцать назад.

– За это время можно было уже в кафешку сбегать, – угрюмо думала я, скользя взглядом по беспорядочно снующим мимо меня людям.

Пообедать мне сегодня так и не удалось, и мой бедный желудок тосковал, ругая свою бестолковую хозяйку за неуважительное к себе отношение.

– Потерпи, дружок, еще пару часиков – и мы с тобой славно пообедаем, а заодно и поужинаем в уютном заведении напротив, – тихо пробормотала я.

– Зачем же так долго ждать? – раздалось у меня под ухом, и я резко обернулась. Передо мной стоял смуглый господин с восхитительной статью готового к прыжку льва и обворожительно мне улыбался. Мне, Шурке Ковалевой, ничем не примечательной бабе! – Я приглашаю вас в наше кафе. Здесь, конечно, не подают таких отбивных, как в уважаемом заведении напротив, но от тарелочки горячего грибного супа, я думаю, вы не откажитесь?!

– Я? – переспросила я, глупо хлопая глазами.

– Вы, – с улыбкой подтвердил он. – А что вас удивляет, милая Александра?

– О-о-о! – вырвалось у меня. – Так вы Серебряков?

Странно, что я сразу не узнала его голос. Стыдись, Шурка, где твой тонкий музыкальный слух?!

– Не буду этого отрицать, – развел руками он. – Андрей Михайлович Серебряков, к вашим услугам.

– Александра Ковалева, менеджер…

– Помню, помню! – рассмеялся холеный тип. – Так что же, вы составите мне компанию, уважаемая Александра Ковалева?

– Всенепременно, – шаркнула я ножкой и любезно улыбнулась.

Вот так я и оказалась, совершенно неожиданно для себя, в полупустом театральном кафе за столом с импозантным мужчиной. Права оказалась Наташка, его лицо поражало своей необычной красотой и особой выразительностью. На индейца похож, мелькнуло у меня в голове. Такой же глубокий взгляд и резкий, словно выбитый из мрамора, изгиб скул. Дополняли образ длинные черные волосы, собранные в тугой хвост. Я скосила глаза на его руки. Почему-то я думала, что, как у всякого художника, они обязательно должны быть испачканы краской. Но нет, у этого человека и руки оказались под стать – смуглые длинные гладкие пальцы, чистые ухоженные ногти, а на безымянном пальце левой руки гарцевал широкий золотой перстень. Я опять подняла глаза на господина Серебрякова. Он с усмешкой смотрел на меня. Я смутилась. Привык, небось, к женскому восхищению, вот и смеется теперь над очередной поплывшей дурехой.

– Ну что, давайте начнем, Андрей Михайлович? – неестественно громко сказала я и потянулась к сумке за диктофоном.

Тут же мужская рука накрыла мою ладонь, остановив нервное движение. По моей спине пробежал холодок.

– Успеем, Александра, – спокойно произнес художник. В его карих глазах прыгали чертики. – Я обещал вам тарелку грибного супа, и мне хотелось бы сдержать свое слово.

– Ладно, но только ради того, чтобы вы не чувствовали себя пустомелей, – вырвалось у меня, и я тут же покраснела от собственного нахальства. – Давайте уж ваш супчик.

Он весело рассмеялся, открыв при этом белоснежные ровные зубы. Конечно, какая же еще может быть улыбка у этого красавчика?!

– Моя интуиция меня не обманула, – продолжая смеяться, выпалил он. – У вас не только приятный голос, дорогая Александра, но еще и чудесные манеры.

– Спасибо вам, добрый человек, – пробормотала я, покраснев еще больше. – Слышала бы вас сейчас моя бабуля!

– Я могу это и ей лично повторить! – усмехнулся Серебряков. – Хотите?

– К сожалению, у вас это не получится. Бабушка умерла восемь месяцев назад.

– Ох, простите, пожалуйста, – его взгляд тотчас стал серьезным, а горячая ладонь опять накрыла мою руку. – Я не хотел вас печалить. Ваша бабушка была для вас очень близким человеком?

– Она была единственным близким мне человеком, – поправила я. – Родителей своих я не помню, бабуля взяла меня к себе, когда мне было чуть больше года, так что, сами понимаете…

– Понимаю, – кивнул художник. – И еще раз прошу прощения за свою бестактность.

– Ничего, – улыбнулась я и потихоньку высвободила свою руку из-под мужской ладони.

– Смотрите-ка, а вот и обещанная еда!

Он взглянул в сторону миниатюрной официантки, которая в этот момент, с радостной улыбкой на круглом лице, подходила к нашему столику. В руках у девушки был большой поднос, заставленный тарелками.

– Спасибо, Светочка!

Серебряков обворожительно улыбнулся девице, отчего та заулыбалась еще шире. Я фыркнула про себя. Представляю, сколько у него поклонниц, с такими-то талантами! Вон и пожилая барменша не сводит глаз с нашего столика. Мда… Пожалуй, от этого сердцееда лучше держаться на расстоянии!

– Если что-то еще нужно будет, Андрей Михайлович, вы только моргните, я мигом прилечу! – проворковала Светочка и поплыла в сторону кухни, плавно покачивая бедрами.

Серебряков с удовольствием проводил ее взглядом. Я усмехнулась.

– Я не ловелас, Александра, – мягко сказал он, заметив мою усмешку. – Просто, как и всякий художник, очень люблю красивых людей.

– Особенно женщин, – кивнула я.

– Особенно женщин, – подтвердил он. – Разве это не естественно?

– В вашем случае было бы странным, если бы это было не так. Вы очень мужчина, и сами это знаете.

– Я очень мужчина? – переспросил, улыбаясь, Серебряков.

– Да. Бывают просто мужчины, а есть ОЧЕНЬ мужчины, – пояснила я. – И вы ярчайший представитель этого редкого вида. Мужички нынче мельчают, вы же не будете с этим спорить?

– Мне нет дела до других мужчин, – равнодушно пожал плечами он.

– Да и мне тоже, собственно.

– Вы что, феминистка? – ужаснулся мой собеседник. – Или, того хуже, представительница иной ориентации?

– Боже упаси! – вздрогнула я. – Вы что!

– Ну слава Богу! – вздохнул облегченно художник. – Прямо от сердца отлегло.

– Андрей Михайлович, у вас, наверное, времени в обрез перед отъездом? – перевела я разговор на другую тему.

– Не беспокойтесь, чемодан я уже собрал, – рассмеялся он. – Но вы правы, нам же еще надо все успеть. Ешьте, Саша, вы позволите мне вас так называть?

– Называйте, как хотите, – милостиво разрешила я и взялась за ложку. – О, а супчик-то действительно недурен!

– Я плохое не посоветую! – серьезно сказал Серебряков. – Приятного аппетита, Саша!

– Благодарю, Андрей Михайлович! И вам!

А спустя некоторое время мы с Серебряковым оказались у него в огромной мастерской, находящейся в пристройке к основному зданию театра. Именно тут, в таинственном помещении среди каких-то плакатов, длинными лентами разложенных на дощатом полу, свисающих с потолка непонятных конструкций и обилия разноцветных рулонов, стоящих вдоль стен, я и взяла первое в своей жизни интервью.

– У меня с собой список вопросов, Андрей Михайлович, – вытащила я из сумки тетрадь, когда устроилась в кресло у огромного окна, – на которые наш журнал хотел бы получить от вас ответы.

– Валяйте, Сашенька, – он закинул ногу за ногу и облокотился на мягкую спинку. – Расскажу все, о чем пожелает знать ваше достопочтенное издание.

– Хорошо, – улыбнулась я. – Наше достопочтенное издание жаждет узнать всю правду о талантливом театральном художнике Андрее Серебрякове. Какой путь привел вас в эту профессию, что подтолкнуло вас заниматься именно театральной живописью, а не, скажем, станковой? Читатели нашего журнала наверняка захотят узнать, кем были ваши родители и способствовали ли они вашему профессиональному становлению?

Выпалив эту тираду, я перевела дух. Как хорошо, что моя Сенька успела подготовить листок с вопросами, иначе выглядела бы я сейчас полной дурой!

– Вы знаете, Александра, – качнул ногой Серебряков, – в детстве у меня, по сути, и выбора-то не было. Матушка моя служила в театре актрисой, и я ошивался у нее в гримерке чуть ли не с рождения. Поскольку отец бросил нас, когда мне не было и месяца, а бабушек-дедушек мне не довелось узнать, моя бедная мамочка брала меня с собой на работу, где и оставляла под присмотром всего персонала театра по очереди. Особенно же я полюбил дядю Жору, тогдашнего художника-декоратора. Еще бы, у него в мастерской было столько всего интересного!